Мнения и интервью
Дочь хатынца: обожженная земля Хатыни сплотила нас так же сильно, как связывают узы крови
Фото из архива Александра Петровича Желобковича
Сожжение фашистами небольшой белорусской деревни Хатынь 22 марта 1943 года в послевоенное время стало символом трагедии 628 белорусских сел, уничтоженных в годы Великой Отечественной войны вместе с жителями. В тот страшный день на месте домов остались дымящиеся пепелища, а 149 мужчин и женщин, стариков и детей, самому маленькому из которых едва исполнилось семь недель, погибли в огне или под пулеметными очередями озверевших карателей.
В живых в тот день остались лишь несколько человек. И они, лишившись своих семей, долгие годы после войны приезжали сюда как домой, к своим погибшим родным и близким, общались, поддерживая друг друга, восполняя тем самым невосполнимые потери. В своей душе они никогда не покидали Хатынь, и Хатынь их тоже не отпускала. Воспоминаниями выжившего в тот мартовский день Александра Петровича Желобковича с корреспондентом БЕЛТА поделилась его дочь - жительница Гродно Светлана Авгусевич.
Ее отец, кадровый военный, пережил ужасную трагедию, будучи мальчишкой, которому вот-вот должно было исполниться 13 лет. И с самого детства Светланы во время отпуска отца вся семья непременно ездила в сожженную деревню, ставшую символом и памятником. А в праздники, когда только могли, хатынцы собирались вместе. Особенно крепкая мужская дружба связала семьи троих ребят - Александра Желобковича, Владимира Яскевича и Виктора Желобковича. Сегодня, когда их уже нет, ее берегут их дети и внуки. И будут беречь подрастающие правнуки, потому что, как говорит Светлана Александровна, хатынцы, даже не будучи кровными, стали родными и близкими людьми.
О Хатыни Светлана знала, кажется, всегда. Когда ровесники отправлялись на лето в деревни к бабушкам и дедушкам, тетям и дядям, они с братом были этого лишены. Вся большая семья Желобковичей (а Александр Петрович рос вместе с четырьмя сестрами) навсегда осталась там, в обожженной земле. И с самого раннего детства отец привозил сына и дочь в Хатынь, поклониться праху родных людей, погибших страшной смертью от рук фашистов.
"Помню, в первую такую мою поездку я была совсем маленькой, - рассказывает Светлана Александровна. - Мы долго ехали на автобусе, потом шли по шоссе, нас подвозила конная повозка, а после снова шли пешком через лес. И когда подошли к деревне, папа сказал: "Вот мы и дома". А домов-то нет. Но и тогда, и каждый раз, отправляясь в свой путь, мы все понимали, что едем домой. Эта обожженная земля, политая кровью близких, сплотила нас так же сильно, как связывают узы крови, и не случайно папа и два его друга-земляка всю жизнь считали себя братьями и так же вырастили нас. Трое хатынцев - Александр, Владимир и Виктор - построили и сроднили свои семьи на поколения вперед, доказав этим - жизнь продолжается!"
Отец не часто рассказывал детям о том страшном дне, перечеркнувшем жизни хатынцев. Сейчас, когда родителей уже нет рядом, Светлана Александровна часто сожалеет, что многого не успела спросить. И все же знает и помнит она немало. Собираясь втроем, друзья-хатынцы делились воспоминаниями, а дети старались услышать и запомнить, о чем говорили взрослые.
"В тот день - понедельник, 22 марта 1943 года, - фашисты пришли в Хатынь после обеда, - делится дочь услышанным от отца. - Март был холодным, лежали сугробы. Накануне в селе ночевали партизаны и, уходя ранним утром, попросили моего деда-лесника провести их к шоссе. Дедушка отправил с партизанами папу, который выполнил поручение и, вернувшись домой, прилег отдохнуть. Отца разбудила его мама: "Саша, сынок, вставай, идут немцы". Едва проснувшегося, его усадили на коня и напутствовали: "Скачи в соседнюю деревню к тетке". Отец отказывался, но ослушаться родителей не смог, приказ был дан строгий. Каким-то чудом он успел проскакать между смыкавшимися с двух сторон цепями карателей, и, уже подъезжая к лесу, услышал выстрелы."
Когда Александр добрался к родственникам, из-за леса со стороны Хатыни уже поднималось зарево. Напуганный ребенок просил родных тут же отправиться с ним обратно, но взрослые, все понимая, его остановили. Вместе с Михаилом, мужем тети, они поехали в Хатынь наутро, еще затемно. Черный дым заволок землю, дома еще догорали. Дождавшись рассвета, они зашли в деревню. "На улице увидели тела мертвых людей, вспоминал папа, - говорит Светлана Александровна. - В центре села, где стоял колхозный сарай, зияло огромное пепелище. И рядом с ним папа увидел свою маму. Узнал издалека, по красивым длинным волосам, таких ни у кого больше не было в деревне. Увидел разметавшиеся по снегу волосы и сразу понял - это мама. Побежал к ней, не чувствуя ног, заглянул в лицо и в первый момент подумал, что оно перевязано ленточкой. На самом деле лицо его мамы было рассечено пулеметной очередью. Как рассказали позже выжившие в огне односельчане, мой дед, который очень любил жену, хотел спасти ее из огня и вытолкнул на улицу через узкое окно под крышей. Там и настигла мою бабушку смерть от фашистских пуль. Это папа узнал потом, а тогда прислонился к углу не до конца сгоревшей стены и потерял сознание".
Чудом спасшиеся хатынцы вспоминали: когда люди выбегали из горевшего сарая, каратели встречали их пулеметным огнем. Забавляясь, стреляли по рукам и ногам падавших детей. Но нескольким жителям села все же удалось выжить. И среди них единственный взрослый - Иосиф Каминский, чья скорбная фигура с убитым сыном на руках встречает сегодня посетителей музейного комплекса.
Тем ранним утром, продолжает вспоминать рассказы выживших друзей-хатынцев Светлана Авгусевич, в сожженной деревне еще раздавались человеческие стоны. Умирающие люди просили пить. Как рассказывал другой спасшийся мальчик, Виктор Желобкович, он собирал в пригоршни снег и подносил своим односельчанам. Семилетний ребенок запомнил эти минуты навсегда: снег в его ладошках был красным от крови. Самого Витю спасла мать, она накрыла его собой, когда каратели пустили по ним очередь. Его ранило, и он лежал под мертвым телом мамы рядом с сараем, пока изверги не ушли. Еще одного ребенка, Антона Барановского, раненого, они посчитали мертвым. Позже его выходили родственники в партизанской зоне. Двух выживших девушек, Марию Федорович и Юлию Климович, добрые люди увезли в соседнюю деревню Хворостени. Их выходили, но страшная судьба настигла девчат во второй раз: Хворостени тоже были уничтожены фашистами вместе с жителями.
"Хатынцев хоронили на третий день, в три могилы, - говорит Светлана Александровна. - В первую - тех, кого можно было опознать, во вторую - обгоревших до неузнаваемости, а в третью собрали пепел. Мою бабушку и еще некоторых сельчан похоронили на кладбище. Позже, уже спустя годы, мы вместе с папой посадили на этом месте барвинок, он разросся и заплел всю горку, которая весной вся была усыпана голубыми цветами, и установили на ее могиле табличку. На братских могилах поставили три креста, фото тех самых первых крестов и сейчас хранится в нашем семейном альбоме. Позже я передала диск с документами и этим фото в том числе в музей Хатыни. Оно впервые опубликовано в книге "Хатынь. Трагедия и память", вышедшей в 2009 году, с пометкой "Из архива Александра Петровича Желобковича".
После трагедии отец долго метался по соседним селам, надеялся, что кто-то из большой семьи все-таки выжил, рассказывает дочь. Но тщетно. "Некоторое время после той беды папа жил в землянке в самой Хатыни вместе со своим дядей Степаном Рудаком, братом матери. После освобождения Беларуси дядя ушел на фронт и погиб под Каунасом. А оставшиеся в живых дети Хатыни воспитывались в Плещеницком детском доме. Там их дружба стала еще крепче".
После окончания школы каждый из молодых людей пошел своей жизненной дорогой, но сроднились они навсегда. Александр Желобкович выбрал путь офицера. Окончил подготовительное артиллерийское училище, затем - высшее военное артиллерийское училище в Хабаровске, позже - ракетно-артиллерийскую академию в Ленинграде. В его послужном списке - Дальний Восток, Курильские острова, Казахстан, Туркменистан, Ленинград, Чехия и родная Беларусь, куда, как говорит дочь, он всегда стремился, чтобы быть ближе к своим землякам и погибшим родным.
"В 1955 году, приехав в Москву за новым назначением, он встретил маму, Нину Петровну, коренную жительницу столицы, - рассказывает Светлана Александровна. - На третий день знакомства сделал предложение, через неделю поженились и сели в поезд, который направлялся в Казахстан. Папу направили на службу в Талды-Курганскую область, где я и появилась на свет. А двухнедельным младенцем меня уже везли в другом поезде дальнего следования - в Туркменистан, в сорокаградусную жару, в ванночке с прохладной водой, которую обновляли на каждой станции. У моего отца, как и у всех выживших хатынцев, была огромная сила воли, которая помогла пережить страшную трагедию и не сломаться, построить новую жизнь и сохранить доброту, порядочность, безграничную любовь к людям".
Военную службу мог выбрать и ровесник Александра Владимир Яскевич, но у него, единственного из троих друзей, была родная сестра Софья. Дети спаслись в лесу, буквально на краю которого стоял их дом. Оставить младшую сестренку, единственного родного человека, он не смог. Всю жизнь Владимир Яскевич трудился на Минском автозаводе. Его сестра Соня работала на почте. Младший из троих, Виктор Желобкович, тоже жил в Минске, получил высшее образование, работал в конструкторском бюро завода точного машиностроения. Ему, пожалуй, было особенно тяжело: семилетний мальчик, потерявший сразу всех близких, говорил, что не помнил даже лица своих родных.
"Теплым домом для хатынцев, куда они всегда могли приехать и где их ждал щедро накрытый стол, на многие годы стал дом Иосифа Каминского в соседней деревне Козыри, - продолжает рассказ Светлана Александровна. - После гибели всей своей большой семьи, в которой было четверо детей, он женился на Марии Болеславовне, всеми нами обожаемой бабе Мане, так мы ее звали. Именно она со своей природной добротой, умом, тактом сделала дом в Козырях домом хатынцев. В любое время дня и ночи мы могли приехать к Каминским, и нас всегда ждали".
"В советское время карателей находили и судили, мы следили за этими процессами и считали возмездие справедливым. Когда в 1986 году шел процесс по делу предателя, палача Хатыни Григория Васюры, отец, как и другие выжившие хатынцы, ездил на заседания суда, - вспоминает Светлана Авгусевич. - Возвращался всегда с потемневшим лицом, болел душой. Ему было очень тяжело это переживать заново. Но он считал своим долгом быть на всех заседаниях суда."
Сейчас, когда Генеральная прокуратура Беларуси и все прокурорские органы страны расследуют дело о геноциде белорусского народа в годы Великой Отечественной войны, скорбный список сестер Хатыни пополнили сожженные карателями населенные пункты, о которых ранее не было известно. "Мы, внуки Хатыни, считаем, что такие преступления не имеют срока давности, и даже если при жизни зверям в человеческом обличье, которые уничтожали ни в чем не повинных людей, удалось избежать наказания, они должны быть осуждены сегодня, - уверена Светлана Августевич. - Суд по делу нацистского карателя Катрюка, который состоялся в Беларуси, - акт справедливости, восстановленной через десятилетия. Он призван напомнить всем, кто сегодня извращает историю: ничто не забыто. Живы наследники Хатыни и сотен других спаленных фашистами деревень, нас много, и мы не забудем".
Трагическая и героическая история трех хатынских мальчишек - пример жизнестойкости и крепости духа белорусского народа. "Они называли себя братьями, и мы, дети, росли дружно, как родные, - говорит Светлана Авгусевич. - Сейчас, спустя восемь десятков лет, общаются уже наши дети и внуки". Нацистам, совершившим бесчеловечный акт геноцида в Хатыни и тысячи других чудовищных преступлений, не удалось уничтожить наш народ. Выжившие дети из сожженных ими деревень смогли продолжить свой род, и сегодня кровь хатынцев течет уже в жилах новых поколений молодых людей и детей - их наследников. Они понимают цену мира, строят свою страну и хранят генетическую память. Жизнь продолжается.
БЕЛТА.
версия для печати
сделать стартовой
добавить в избранное
